Время цвета хаки

Привет, дружище!

Этот сайт задуман нами, как сайт-воспоминание о службе в войсковой части полевая почта 16205. Но мы будем рады принять у себя также всех, служивших в ЮГВ. И всех, служивших, вообще. И даже не служивших, но сочувствующих.

Чем дальше в прошлом остаётся наша армейская молодость, тем реже нас посещают воспоминания о ней. А то, что пока ещё помнится, фрагментируется и выцветает. Но, к счастью, память можно реанимировать – для этого нужно просто вспоминать! Стоит только, пусть даже виртуально, встретиться с армейскими друзьями, перелистать демобный альбом и, слово за слово, память оживёт, наполнится красками, звуками, запахами, ощущениями, статьями УГиКС и неуставным жаргоном – наполнится нашей молодостью! И окажется, что в том времени было много хорошего и неповторимого.

Самое сложное в срочной армейской службе - вялотекущее время. Можно, конечно, этим уныло тяготиться, размазывая сопли по "вырванным годам", а можно превратить в элемент увлекательной игры. Как говорится, "расслабиться и получить удовольствие".

Игра в "ожидание предстоящего увольнения", с её символами, фетишами и ритуалами - гениальное порождение солдатского ума. Она даже не придумана - она родилась, потому что её появление было объективно неизбежным. Бороться с нею офицерский состав просто обязан (это одно из важнейших правил игры!), но победить её невозможно. Потому и живёт она вечно во всех армиях и родах войск - меняться могут только детали и названия этой игры. Нам, югэвэшникам, она знакома как "Демоба!"

Демоба была мечтой, которая обязательно сбудется, несла свободу и, думалось, счастье на всю оставшуюся жизнь. Слово это вызывало трепет и благоговение, а сама Демоба была желанной, неизбежной, но казалась недостижимой. Сущность её была духовной, абстрактной – как религия. А то, что о ней запрещалось говорить и даже думать, еще больше укрепляло дух и веру её истовых апологетов.

Демобная культура процветала, наверное, во всех частях Южной Группы Войск, но особенно буйно, как мы самонадеянно думаем – за глухим забором затерявшейся в заповедных горах Баконь маленькой, но хитрой в/ч пп 16205.

Давай, дружище, вспоминать и делиться своими мемуарами о службе. О том замечательном, в общем-то, этапе нашей жизни - времени цвета хаки…

И, конечно, о том, что было в жизни постдемобной.

Субботник

	Эпиграф


	"Посадку деревьев обычно производят в два срока – весной и осенью.
	Ямы, котлованы, траншеи выкапываются с помощью известных средств
	механизации - ямобуров, траншеекопателей, ковшовых экскаваторов.
	Ямы для саженцев делают круглыми в сечении и цилиндрическими по объему.
	Размер посадочных ям для стандартных деревьев:
	диаметр не менее 1 м, глубина – 0,6 м."

	Т. Фирсова "Справочник озеленителя"

Помните наше футбольное поле? Так вот, в апреле 1977 года решило наше командование его благоустроить, а точнее, украсить по периметру деревьями. Поскольку территория стадиона на всех ПХД* была штатно закреплена за ОМСВ, нам и пришлось воплощать эту замечательную идею в жизнь на традиционном для того времени ленинском субботнике. Вооружившись шанцевым инструментом, мы выдвинулись на объект. Задача: выкопать порядка сотни ямок под саженцы, которые привезут позже. Наличие в составе нашего вооружения ломов и кирок сразу испортило безоблачное весеннее настроение. Как тяжёлая осенняя туча, возникло и быстро сгустилось предчувствие каторжной пахоты вместо, обещанного ещё первым Ильичом, "праздника освобождённого труда".

Предчувствия нас не обманули.

Земля мадьярской чужбины в данном конкретном месте оказалась чрезвычайно паскудной. Сказать, что она была каменистой - это ничего не сказать! Будь она каменистой монолитно, мы бы развели руками, изобразив на лицах крайнюю степень разочарования, и, как все остальные подразделения, с грабельками и веничками весело и скоренько пробежались по своей территории, даже не вспотев. Так нет же!.. Под десятисантиметровым слоем почвы эта, так называемая земля, представляла собой подобие кладки из разнокалиберных камней очень неправильной формы. Лопаты, как орудия копательного труда, отпали сразу. То есть, чтобы обозначить место будущих ямок, хватило бы и одной лопаты на весь взвод. Попытки достучаться до булыжной совести ломами и кирками особого успеха также не возымели - бездушные каменюки просто нехотя менялись между собой местами, оставаясь по прежнему сплочённым коллективом. Так что, как оказалось, зря были разукомплектованы все пожарные щиты части - хватило бы и одного лома. Так, на всякий случай: вдруг наведается кто-нибудь из инициаторов!..

Влекомые светлыми идеалами озеленения, с комсомольским задором и матерными комментариями мы выдирали из насиженных мест и выгребали эти булыжники голыми, в буквальном смысле, руками. Посильное участие в субботнике принял и наш взводный, лейтенант Гончаров. С видом опытного землекопа он выбрал себе лопату и... сделал шариковой ручкой на её черенке две отметки - 60 см и 1метр. Вот с этим прибором он и ходил от ямки к ямке, придирчиво проверяя соблюдение уставных параметров. Чтобы окопы для будущих дубов-сосен или, может быть, яблонь-груш были вырыты по всей военной науке, в полный профиль!

В общем, к концу работы замудохались мы по самое "не могу". Хорошо хоть саженцы так и не подвезли, сказали: "на днях".

А после обеда, на крылечке клуба мы, вытащив из "музыкалки" свою аппаратуру, давали концерт по случаю праздничка. (Такие неформальные концерты в наше время иногда разрешались и даже инициировались командованием, а точнее - замполитом, полковником Сергиенко, дай Бог ему здоровья, если жив). Нам поиграть всегда было в радость, да и народу это нравилось. Но в тот раз, честное слово, играть было очень трудно. Представьте только: Володя Подгорный, дипломированный скрипач с профессионально узкими ладонями и тонкими пальцами, берёт в руки скрипку и трепетный смычок... А с утра он этими самыми пальцами наковырял из земли несколько центнеров камней! (Он вообще не пытался "косить" от службы, спекулирая своим скрипичным пост-демобным будущим. За что мы все его и уважали. А скрипач, между прочим, был классный!) Как бы там ни было, мы с горем пополам отыграли, все были довольны и концертом, и прожитым днём - в том смысле, что он таки прожит, приблизив Демобу, и оставив в прошлом этот субботник.

* Пояснение для неслуживших
ПХД - парково-хозяйственный день. Проводился каждую субботу для наведения порядка на закреплённых за подразделениями участках территории и объектах.
ОМСВ - отдельный местный стрелковый взвод.
Парк - место хранения боевой техники, а не то, что вы, уважаемые гражданские, подумали.

Думаете, сказочке конец? Ошибаетесь!

Шло время, а обещанных кем-то пальм-кипарисов всё не было. Весна миновала, а летом сажать деревья бесполезно и глупо - не приживутся даже по приказу вышестоящего командования. Вот так, в дополнение ко всем старым заботам, появилась у ОМСВ ещё одна головная боль - поддерживать эту сотню нарытых в апреле ямок в боеготовном к осенней посадке состоянии.

 Но ведь это - ямки! А пустующие не первый месяц ямки для чего нужны? Правильно! - чтобы в них бросать разный мусор и, если кому вдруг приспичит, культурно и полунезаметно оправлять естественные надобности. Полный профиль, как-никак. В общем, навыгребались мы из этих ямок всякого...

 Но есть у ямок ещё одно важное предназначение. Догадываетесь? Правильно! - чтобы в них периодически падали те, кто не смотрит под ноги - то есть, офицерские жёны, дети, футболисты, а по ночам - часовой 2-го поста. Так что сразу после субботника на стадионе был открыт счёт растяжениям, вывихам и переломам.

 Но упорный ОМСВ, невзирая на неумолимый рост этого скорбного счёта, продолжал эти ямки заботливо пестовать и лелеять. "А как же! - думали мы, - вот дадим осенью Демобу, а детище наших заскорузлых, ободранных в кровь рук, останется и будет расти-расти-расти, заботливо укрывая личный состав густой весёлой кроной от жаркого мадьярского солнца и американских спутников-шпионов. А лет, скажем, через тридцать благодарные потомки, выйдя на очередной ленинский субботник, возведут здесь скромный железобетонный мемориал в память о безвестных героях-озеленителях".

...

Прошли неторопливые годы... Ну, "годы" - это, как вы понимаете, гипербола, фигура речи такая. Время в ожидании Демобы становилось всё более тягучим и порой казалось, что окрестные леса в наши демобные "багрец и золото" никогда не оденутся. За это долгое, почти остановившееся время наш командир успел получить очередное звание и даже привыкнуть к нему, то есть перестал украдкой коситься на свои погоны, любуясь пополнением звёздочек на них.

Но осень, благословенная осень, так любимая Пушкиным и нами, всё-таки, наступила! И вот, где-то уже в октябре - незадолго до нашей Демобы, пасмурным субботним утром старший лейтенант Гончаров с просветлённым лицом вернулся к нашему строю с командирской "пятиминутки", которая обычно предшествовала разводу по подразделениям, и поставил задачу... Угадайте - какую?

Нет, господа гражданские, не угадали! Вы, конечно, подумали, что привезли, наконец, долгожданные саженцы? Хрен там! Задача была предельно простая и, всем служившим, интуитивно давно очевидная: зарыть к такой-то матери, эти .... ямки!

Не стану испытывать долготерпение тех немногих, кто дочитал до этого абзаца, поэтому воздержусь от подробного живописания процесса, обратного апрельскому. Скажу только, что подлые каменюки, хлебнув вольного воздуха, упорно не хотели возвращаться в тесноту и мрак своих подземелий. И, как мы их ни трамбовали, тонны полторы пришлось растаскивать по окрестностям и маскировать от бдительного ока командира части полковника Доли. А жаль! На мемориал средних размеров этого стройматериала хватило бы.

Наши "деды"

Дедовщины у нас не было. Нет, возможно, в других подразделениях она и была, хоть я и не помню вопиющих об этом фактов, а вот в ОМСВ – точно не было! Нашим командирам, конечно, хочется думать, что это исключительно их заслуга. Наверное, в какой-то незначительной степени, это и так. Но главное заключалось в другом. При тех же командирах накануне нашего призыва дедовщина, говорят, процветала вовсю. И взвод поэтому называли то ли «чёрной сотней», то ли «дикой дивизией» - точно не помню. А вот мы пришли – и дедовщины не стало. Только мы здесь, пожалуй, не при чём. Просто те ребята, которые остались во взводе, настолько устали от «дедовского» беспредела, что договорились молодых не прессовать. Впрочем, большинство из «молодых» были старше «дедов», так как призвались на срочную службу после институтов.

Помню, в нашем отделении старшим стрелком был Ваня Бражник. Он к нашему приходу прослужил уже год. Наши койки первое время стояли рядом. Он несколько дней подряд терпеливо помогал мне застелить постель, добиваясь идеальных плоскостей, углов и линий. Мне просто не оставалось ничего иного, как научиться делать не хуже.

А портянки!.. Впервые надев солдатские сапоги, я сразу же натёр ноги до кровавых мозолей. Хромал на обе ноги попеременно, за что и получил своё армейское прозвище. Кто научил правильно наматывать портянки? «Деды»! Спасибо им.

Мандавошка

Есть в нашей речи несколько шикарных универсальных слов, которыми, если удачно их интерпретировать и придавать им соответствующую эмоциональную окраску, можно с легкостью заменять целые выражения. Их так и называют – «выражениями».

Одно из этих слов - особо универсальное. Всю гамму чувств, весь сумбур мыслей, роящихся в мозгу, можно передать им: выкатил на язык, придал окраску – и всё высказал. Коротко и ясно. Такую краткость, конечно, сестрой таланта не назовёшь, скорее наоборот, но правильно понимать, а главное – применять этот инструмент речи, знаете, тоже – не каждому дано!

Как только командир первого отделения сержант Ландух стал «дедом», его наградили за служебное рвение отпуском.

Съездил сержант, покрасовался на деревне лычками, гульнул с самой сговорчивой девахой, а когда вернулся, оказалось, что наградили его и там.

Ночью в казарме от храпа дрожали стены.

Солдаты спали, и только дважды награждённый вчерашний отпускник и «дедушка» сержант Ландух ворочался с боку на бок и неистово чесался.

– Слышь, Рыжуков, – раздирая ногтями казённые кальсоны прошипел он в сторону молодого бойца, похрапывающего на соседней койке, – что ж оно, блядь, чешется-то так?!

Рыжуков был года на три старше «дедушки», имел высшее образование и немалый уже, как для молодого бойца, жизненный опыт. Вид скребущего подштанники очумелого сержанта и едва расслышанное сквозь сон слово «блядь» мгновенно сложились у него в голове в логичный диагноз.

– А пойдите-ка вы, товарищ сержант, в сортир, да посмотрите внимательно, нет ли там у вас ма-а-а-леньких таких букашечек. Мы их Кобе покажем, специалисту. Всякие там долгоносики – его профиль.

Совету Ландух внял, хотя насчёт «профиля» ничего не понял.

Годичник ефрейтор Коба был типичным сельским интеллигентом с мягким, как булка, лицом, покладистым характером и дипломом Саратовского сельхозинститута, в котором было записано: учёный-агроном. Что это за специальность такая, не знал никто. Сам Вова Коба утверждал, что по диплому он всё ж таки как бы агроном, только теоретик. И, хотя известно, что теория без практики – мертва, на другой день перед отбоем добрая половина ОМСВ сгрудилась вокруг Вовиной койки.

Экспертизу Коба обставил сугубо по-научному.

В конусе света под потолочной лампой стояла его прикроватная тумбочка. На тумбочке лежал чистый листок белой бумаги, рядом с ним – поцарапанная линза от фотоувеличителя из клуба, тщательно протёртая одеколоном «Русский лес».

Коба неспешно достал из-за отворота пилотки две штатные иголки, картинно вздёрнул руки, чинно уселся перед тумбочкой на табурет и глухо спросил:

– Где ОНО?

Сержант Ландух, извиваясь и дёргаясь от нестерпимого зуда, вытряхнул из спичечного коробка на тумбочку комочек распушенной ваты, в глубине которого сонно шевелилась маленькая тёмная точка.

Как лесковский Левша, сосредоточенный ефрейтор, затаив дыхание, чтобы не сдуть, и так, и эдак крутил иголками на листке бумаги оцепеневшую крохотную букашку.

– Где нашли? – оторвав глаз от линзы, обратился Коба к Ландуху.

Тот молча ткнул обломанным ногтем в расчёсанный до дыр гульфик.

– М-м-мда… – глубокомысленно промычал Коба. – Щас-щас-щас-с-с… – и опять надолго склонился над тумбочкой.

Экспертиза затягивалась. В мёртвой тишине опытный и начитанный рядовой Рыжуков лёгким шепотком из угла рта пустил в эфир невинную подсказку:

– Лобковая вош-ш-шь…

Коба сделал вид, что не услышал, но понял: пора выносить вердикт.

– Ну чё там? – еще надеясь на лучшее, поторопил Ландух.

Коба отложил иголки и перевёл дыхание. Распрямив спину и сладко потянувшись, он победно оглядел сгрудившихся вокруг сослуживцев и с умным видом изрек:

– Насколько я разбираюсь в медицине, это… МАНДАВОШКА!!!

– Бль-лядь! – в два приёма выдохнул «дедушка» Ландух и скис.

– Бля-я-ядь!.. – восхищённо протянули «молодые».

– Блядь!!! – гремел утром лейтенант Гончаров перед шеренгой, стоящих со спущенными портками, бойцов первого отделения, в гениталиях которых, давясь от смеха, колупался санинструктор Мирошник, выискивая возможных насекомых. - Взвод опозорил! Хорошо, хоть других не заразил! Он что, мудозвон, не мог в бочку с соляркой залезть в гараже? В лазарет попёрся! Медосмотры тут, понимаешь, теперь устроили!

– А если б завтра война, а у бойцов – мандавошки? - ехидно возразил санинструктор.

– Да уж, не долгоносики, - ухмылялся Рыжуков, подтягивая галифе.

Курилка в караулке

В караул ОМСВ заступал через день, потому и содержание караульного помещения в порядке и уставной красоте было возложено на наш взвод. Частенько приходилось нам совмещать караульную службу со всевозможными хозработами.

История, которая мне сейчас вспомнилась, случилась зимой, в начале 77-го года. Заступили мы в караул. Кто был начальником караула, не помню, но не наш Гончаров. Так вот, выпало нам тогда с Колей Жуковым (не путать с Жуком!) покрасить панели в курилке. Работа не бог весть какая тяжёлая, можно сказать - плёвое дело. Курилка была махонькая, метра полтора на два. В общем, на час работы

Только мы приступили, как пришёл один из разводящих и сказал, что нужно закрыть дверь курилки, так как начкару дышать нечем от этой вонючей краски. Красили мы тёмнозелёной нитрокраской и, естественно, резкий ацетоновый дух, несмотря на вытяжной вентилятор, быстро наполнил всю караулку.

Делать нечего, замуровались мы с Жуковым в курилке и, чтоб веселей шла работа, начали вполголоса напевать дуэтом разные популярные песенки. То ли начкар нашего пения не слышал, то ли оно его не раздражало, но - до поры до времени - никто нас больше не беспокоил.

Красим мы, значит, красим и настроение у нас повышается с каждой минутой. "Нам песня красить панель помогает!.." Всё веселей нам с Коляном становится, всё лучше у нас двухголосие получается, всё громче наше замечательное пение.

Работа шла к завершению, когда, глядя на вконец раздухарившегося младшего напарника, я всё-таки сообразил, что этот эмоциональный подъём у нас неспроста. Та же мысль и в то же время пришла, очевидно, и в голову начкара. Открывает он дверь курилки и видит перед собой двух пьяных в дым караульных, которым буквально через пару часов заступать на пост. С автоматами Калашникова, между прочим. Не знаю, что он собирался нам сказать, когда шёл, но так с отвисшей челюстью и застыл. Нас с Коляном, конечно, нужно было снимать с караула, но это - по Уставу, а Устав, иногда, штука обоюдоострая. Начкар сообразил, что крайним при таком раскладе окажется он сам. И вполне справедливо, между прочим! Поэтому он просто вывел нас с Коляном во двор караулки, где мы - под его присмотром и руководством - и трезвели на морозце всё оставшееся до заступления на пост время.

Точно не помню, но службу на посту мы, кажется, несли в тот раз с пустыми магазинами. Да оно и правильно - бережённого Бог бережёт!

Виртуальный марш-бросок

ОДНОПОЛЧАНЕ, СОСЛУЖИВЦЫ!

Согласно метеопрогнозам, снежок вокруг части стаял уже и дороги подсохли, поэтому предлагаю желающим принять виртуальное участие в марш-броске на 5 км в составе взвода. На большее нас на сайте, к сожалению, не наскребается.

Необходимые для ориентирования знаки нанесены красным цветом.

Добровольцы - ВСТАТЬ В СТРОЙ!

Место СБОРА: тоже традиционное - площадка на нижней дороге у восточной части столовой – точка обозначена на схеме цифрой 1. Столовую и котельную поднял немного желтым для контрастности.

Условия упражнения кратко напомню:

Упражнение 48. Марш-бросок на 5 км.

Упражнение проводится на любой местности, с общего (раздельного) старта. Старт и финиш оборудуются в одном месте.

Каждый военнослужащий выполняет упражнение в военной форме одежды с личным оружием (автомат с пристегнутым магазином, сумка для магазинов с одним магазином), противогаз. Запрещается всякое дополнительное крепление оружия и снаряжения, препятствующие их немедленному использованию по назначению (в том числе, дополнительные ремни, другие приспособления, не предусмотренные соответствующей формой одежды). Время определяется каждому участнику забега. При выполнении упражнения в составе подразделения (взвод, рота и приравненные к ним подразделения) положительная оценка подразделению выставляется при условии если на финише расстояние между первым и последним военнослужащим составляет не более 50 м. Результат определяется по последнему участнику забега. Граница 50 м перед финишем обозначается яркими флажками с обеих сторон дистанции. Длина коридора измеряется от линии финиша. При выполнении упражнения разрешается взаимопомощь. Запрещается передача оружия и снаряжения.

Полагаю, если кто-то захочет бежать руководствуясь аналогичными Наставлениями, дествующими в государствах проживания – возражений не будет.

Время начала забега тоже традиционное – в воскресенье после программы «Служу Советскому Союзу». Да-да, я не ошибся: с марта 1982-го в части стал функционировать телецентр, позволявший принимать со спутника сигнал первой телепрограммы и транслировать ее по городку. Появилась возможность передавать в телесеть городка программы, подготовленные в телестудии нашего телецентра и записанные на видео всевозможные передачи.

Линия старта-финиша отмечена на схеме красным.

Итак, СТАРТуем.

Пробегаем по прямой мимо солдатской чайной до Т-образного перекрестка и поворачиваем налево, к воротам КПП – точка 2. на этом отрезке важно изначально взять правильный темп бега.

Дальше по прямой бетонке (точки 2-3) бежится отлично, т.к. все пока свеженькие, а дорога имеет небольшой уклон вниз. Снимок участка выложен мной в ветке «Как она сейчас выглядит» 18.12.09 20:59 и 03.12.09. Справа личные огороды виднеются за кустами, слева - густой кустарник: терн, шиповник, ежевика, все переплелось, непролазно почти.

На точке 3 делаем правый поворот – бетонка в горку пошла, но еще все только разогрелись, ко всему, начинается сосновый лес. Огромные сосны стоят слева и справа. Запах обалденный, лечебный густой дух хвойного леса просто пьянит, поэтому до поворота 4 поднимаемся легко. К сожалению, слева теперь вырубка вместо сосняка, венграм был нужен деловой лес.

На точке 4 сворачиваем направо, на грунтовую просеку. И здесь все прекрасно: почва ровная и твердая, хотя идет немного в горку. Справа – сосняк, переходящий в смешанный лес, а слева густое непролазное мелколесье.

До очередного поворота 5 успеваем понять, что вся дистанция пока впереди, стоит приберечь силы, поэтому вниз к офицерскому тиру сбегаем по инерции, без приложения усилий. Отступление тут позволю себе сделать небольшое, похвастаюсь немного: тир мы переоборудовали капитально в 1983 году. Построили большой навес, забетонировали площадку, сделали 4 огневых направления вместо двух, расширили пулеулавливатель. Почти каждую субботу после обеда выполнялись стрельбы из пистолетов.

От точки 6 начинается долгий и нудный тягунок до поворота 7. Маршрут проходит по густому низкорослому смешанному лесу, преимущественно растет граб, бук, клен, попадается липа изредка. Кроны деревьев смыкаются вверху над просекой, бежать не жарко. Но дорога не очень укатанная. Справа виднеется западная сторона ограждения.

От точки 7 справа по маршруту начинается северный участок ограждения. Слева – дубовый участок леса по склону. (Примерно такой же смешанный лес будет слева до точки 10 продолжаться: дуб средней высоты преимущественно, вяз, граб, клен). Сбегаем в лощинку (она часто упоминается в сообщениях "Курилки"), тут всегда сыровато, даже в сухую погоду, и поднимаемся из нее к северным воротам. Снимок ворот выложен в "Курилке", хоть и воротами их теперь можно назвать только условно, стоят только столбы от них. Здесь условная середина дистанции. Теперь и на небо можно взглянуть – просека восточнее тыльной дороги более наезженная, широкая.

Точка 8 - самое высокое место дистанции. Совершаем очередной правый поворот. Задышалось легче, шикарная грунтовка плавно пошла вниз. Через несколько десятков метров справа после проволочного ограждения начинается бетонный забор восточного ограждения. Чуть пробежав, за забором можно заметить водонапорный домик, а еще ниже начинается автопарк. У хоздвора благодать заканчивается, дорога прилично распахана машинами, колея набита высокая и грязновато… Крайнее строение в углу за забором справа – пилорама. За ней опять начинается непролазный для нормальных людей кустарник. Но только не для охотников! Во время охоты мы его цепью загонщиков, как гребешком проходили. С этой стороны попадаются и полянки небольшие, тут свиньи наши любили отдыхать и к ним приходили знакомиться дикие кабаны.

Дорога ближе к точке 9 укатаннее становится.

За поворотом 9 почти сразу за невысоким заборчиком увидим домик охотников. (Отмечу: снимки некоторых из упомянутых зданий можно найти на сайте).

Пришел момент оценить оставшиеся силы и подсобраться всем покучнее, ведь время одно на всех, его отсчитают по последнему прибежавшему, все об этом прекрасно помнят.

Помнят и о том, что за поворотом 10 начинается «подарок» - продолжительный тягунок , который с каждой сотней метров по мере приближения к КПП становится все круче. Из-за этого автомат и противогаз становятся в два раза тяжелее. На данном отрезке есть возможность проявить чувство локтя, было бы желание.

От точки 11 делаем последний рывок и финишируем!

Вот и пробежались. Думаю, что не показанный результат сегодня был главным мерилом, а УЧАСТИЕ.

27 марта 2010 г.

Тротиловый эквивалент

Когда строили заправку, был такой случай.

Топливные емкости планировалось зарыть в землю. Попробовали рыть котлованы с использованием компрессора и трактора (о малой механизации даже не упоминаю!) - твердовато, мягко говоря. Поняли, что больше года будем ковыряться. Решили предварительно взрыхлить грунт взрывом. Начали считать, сколько пробурить шурфов, где бурить, сколько заложить взрывчатки? С одной стороны – казарма близко, с другой – как бы мало не было. А выходило в сумме-то многовато… Но подрывники-профи успокаивали: шурфы глубокие, заряды по отдельности небольшие и пространственно разнесены, все будет нормально!

Сказано-сделано. Подготовились. Всех оповестили, из ДОСов никого не выпускают на улицу, военных - в оцепление, лишних - в укрытия спрятали. РВАНУЛИ! ГРОХНУЛО!!!

Ударной волной на втором и третьем этажах казармы со стороны плаца выбило почти все стекла, а на первом этаже – частично (кто помнит, окна по уровню ниже уровня плаца были, это их сберегло). Но в кабинете командира, в котором он находился в момент подрыва, они таки вылетели...

Командир пулей выскочил из кабинета и бегом за казарму, увидел картину жалкую и направился к героям-подрывникам. Те видят: командир к ним бежит, стали без лопат зарываться с головой в твердую землю. Но командир их всех отрыл (тоже без лопаты) и построил. К этому моменту он уже обрел пропавший дар речи и начал говорить на великом и могучем РУССКОМ... Из литературных слов при этом употреблялись только некоторые предлоги и знаки препинания. Присутствующие - тоже истинные знатоки и любители нелитературной русской речи, челюсти отвесили от витиеватости, изысканности и многоэтажности некоторых оборотов речи командира. А уши подопухли и обрели фиолетовый оттенок абсолютно у всех, до кого долетал звук. Слышно было далеко... Свою пламенную речь командир иллюстрировал жестами, показывая, кто такие есть герои-взрывники и что он будет с ними делать. Не во всяком кино такие жесты показывают. Из всего стало ясно: виновным объявляется по «пять лет непрерывного расстрела в извращенной форме» - каждому.

Тут командиру от суровости своих собственных слов стало плохо, доктор его домой повел. Надо ситуацию исправлять. Вытащили из укрытия начфина с портфелем, говорят ему: «Давай деньги на стекло!», а он – «Денег нет в кассе...» Ему пообещали самого на стекло раскатать и в окна вставить, частично использовались при этом некоторые из оборотов речи командира. И начфина неотразимость аргументов убедила. Тыловика просто без лишних разговоров на ходу забросили в грузовик с грозным напутствием: «Без стекла лучше в часть не возвращайся!».

Всю ночь часть не спала, трудились и грешные и правые, а утром все было исправлено. Но на глаза командиру подрывная команда еще долго боялась попадаться.

Сапоги

Смешной случай произошел в 1978 году.

Служил в нашем первом подразделении Коля Мусатов. Родом он был из села в Пензенской области, за что и называли его пензюком. В это время он уже был дедом и решил, что дед должен как-то отличаться от всех остальных. И вот однажды появился он на построении в сапогах, похожих на меха гармошки - голенища были так ловко наглажены, что складки переходили одна в другую и опоясывали ногу красивым узором. Красиво, но не по уставу. Дело в том, что из-за складок сапоги стали похожи на полусапожки. Командир наш, подполковник Моисеев при виде этой красоты пришел в негодование. Приказал он голенища подтянуть, но при вялой Колиной попытке одним пальцем поднять голенища они как пружина вернулись на исходную. Моисеев приказал сапоги разгладить. Командир он был строгий и над Мусатовым сгустились тучи...

Как бы все это закончилось - не известно, но судьба сделала крутой вираж - Моисеев ушел на демобу, а вместо него командиром был назначен майор Голощапов. На первом же построении, когда новый командир предстал пред нами, взоры наши устремились на его сапоги. Командирские хромовые сапоги были наглажены в такую гармонь, что куда там Мусатову! Поражены были не только мы, но и офицеры наши офигели. Ну кто же после этого будет наказывать солдата! Так что дослужил Коля нормально.

Душа-человек

Служил в нашей части офицер, которого все солдаты любили, потому что чувствовали - мы для него как дети и заботился он, чтобы дети его были накормлены, одеты-обуты и согреты. Это был замполит - полковник Сергиенко Иван Федорович. Лев Толстой сказал: "Лицо-зеркало души." Так вот одного взгляда было достаточно, чтобы понять - душа у этого человека добрая, много раз мы в этом убеждались. А один раз...

Дело было зимой 1978года. Холоднющая была зима, а если еще вспомнить, что место, где мы служили называлось мадьярской сибирью, станет еще понятнее. Построились мы для следования на обед, стоим, ждем, мерзнем, а дежурного по части нет. Мороз -20, ветер пробирает до костей. (Не забыли, братишки, с какой стороны ветер дул? Правильно, в правую щеку, всегда в правую - со стороны гор). От холода все приняли "зимнюю" стойку - подняли плечи, оттопырили локти и втянули животы. Одежда не касается тела - так теплее. Стоящие сзади шутили - прижимали холодную одежду к телу со словами "Демоба в опасности!" Послышались выкрики "Не май месяц!" И вот, наконец, выходит дежурный очень тепло одетый. Командует: "Равняйсь, смирно, отставить - ОМСВ 2 человека неодновременный поворот головы. Равняйсь, смирно, отставить - рота 3 человека неодновременный поворот головы. Равняйсь, смирно, отставить - взвод связи неодновременный поворот головы". В общем мы дубеем, а ему хихоньки. Тут по дороге от ДОСов идет замполит. Он все понял, просчитал: если его увидят, начнется доклад и мы еще несколько минут будем мерзнуть. Быстро прошел за кустами к казарме и пошел вдоль стены. Кто-то сказал дежурному, что идет замполит и он скомандовал: "Кругом, смирно!" и побежал за кусты докладывать. Лиц мы не видели, но то, что услышали, произвело впечатление. Замполит, перебивая доклад, спокойно так сказал: "Если хоть один солдат заболеет, я тебя под суд отдам!" Слышим из-за кустов: "Часть направо, шагом марш". Мы тогда замполита очень зауважали.

А у меня лично есть особый повод уважать этого человека. В армию меня призвали после института, осенью 1977года. За месяц до призыва у меня родился сын, так что к трудностям первых месяцев службы прибавилась разлука с сыном. А тут еще пришло письмо из дома, что ребенок заболел и лежит в больнице. Прочитал я это письмо и загрустил. Стою в коридоре возле дневального, на лице все написано. Вдруг вижу - идет полковник Сергиенко, посмотрел на меня и спрашивает: "Как дела солдат?" Я простодушно ответил: "Плохо". Пойдем, говорит, ко мне в кабинет. Спустились в штаб в кабинет, сели за стол, Иван Федорович говорит: "Рассказывай". Я и рассказал, что живем в однокомнатной квартире вчетвером и квартира сырая, вот сын и заболел. Сергиенко говорит: "Тебе, как военнослужащему срочной службы, льготы полагаются по улучшению жилья без очереди". Берет лист гербовой бумаги и пишет в Ворошиловградский горвоенкомат и горисполком, что семья военнослужащего нуждается в улучшении жилья и т.д. Иди, говорит, служи, прийдет ответ - тебя в строевой части ознакомят. Через месяц приходит отписка, что жилье будет улучшено согласно очереди. Иван Федорович пишет повторное письмо - уже в облвоенкомат и облисполком. А через месяц приходит ответ, читаю - глазам не верю - выделена трехкомнатная квартира. Следом - письмо от жены - квартиру дали в центре города, ура! Вот так полковник Сергиенко изменил мою жизнь в лучшую сторону. Спасибо ему за это огромное! Часто вспоминаю его добрым словом.

Носки

Служил в нашем подразделении сержант Богданов Юрий Арнольдович. Я почему пишу отчество, да потому, что была у нас мода называть друг друга по отчеству. И чем необычнее было отчество, тем больше радости нам это приносило. Парень он был хороший - и командир требовательный, и человек не злобный, вот только была в его глазах тоска. Причину этого я узнал случайно от одного из бойцов...

Объявили Арнольдычу за хорошую службу отпуск и он стал к нему готовиться: разжился новыми носками и положил их почему-то под матрас своей кровати. Как специально в часть приехал генерал. Его знакомили с частью - водили по ленкомнатам, бытовым помещениям и вот, войдя в наш кубрик, генерал поднимает матрас Богданова, а там - носки. Генерал нашел то, что искал - НАРУШЕНИЕ УСТАВА! Произошел скандал и отпуск Богданову отменили. Генерал уехал, а командиры решили: хрен с ними, с носками, парень-то хороший, вот шум уляжется и поедет Богданов в родной Ворошиловград. Но не тут-то было, судьба штука хитрая, ее на коне не объедешь. Принесла нечистая в часть другого генерала. И надо же такому случиться! Заходит этот генерал в наш кубрик и первое, что он делает, так это подходит к кровати Арнольдыча и поднимает матрас, а там забытые всеми носки. Опять скандал: страшное нарушение устава, и отпуск Богданову отменяют навсегда. Сейчас смешно об этом говорить, подумаешь - носки, да разве могут они сравниться с честным исполнением своего долга, а тогда сыграли они роковую шутку. Вот откуда была грусть в глазах Арнольдыча.

Ведь так бывает не только в армии, правда?

Стой! Стрелять буду!

	Эпиграф


	"Часовой обязан бдительно охранять и стойко оберегать свой пост"

	Устав гарнизонной и караульной службы

С того времени прошло уже 32 года, а мне кажется, будто вчера все это было - так врезались в память все подробности, все мелочи и детали того дня. Может потому, что все произошедшее было таким невероятным, не имеющим объяснения, что до сегодняшнего дня не могу понять, что же это было. Может вы, служившие в нашей части в разные годы и чаще меня ходившие в караул, поможете мне, наконец, в этом разобраться.

Произошло это в 1978 году. Заступили мы караул (первое и, кажется, второе подразделение). Начальником караула был только что прибывший в часть ст. л-нт Чулков. Я к тому времени отслужил год и неопытным солдатом меня назвать было нельзя. Достался мне 6 пост (где водокачка); пост хороший - это же не пятый, с лощиной, которую ночью все боялись из-за низкого забора. Говорят был случай, когда часовой за воротами ночью увидел голову человека, смотрящего на него и так дернул наверх, что автомат потерял.

Все как обычно (не первый раз в карауле), вот только одно смущало: проверяющим был назначен майор (не помню фамилию) - служака, каких поискать. Славился он тем, что любил выискивать недостатки. Однажды зимой он искал на посту окурки (часовые иногда курили) и носком сапога из снега откопал совсем не окурок, а то, что сделал часовой, когда ему приспичило. Был скандал, часового отправили на губу в Веспрем. Честно говоря, на душе было неспокойно от мысли, что проверять тебя будут с пристрастием.

Погода в тот день была такая, что о ней надо сказать отдельно, думаю это важно. Было пасмурно и очень влажно. Влажность была такая, что ветки деревьев были покрыты как биссером миллионами мельчайших капелек. Стоял полный штиль.

Караульная жизнь текла как по нотам: пост, бодрствование, сон и все по новой. Чулков сидел за пультом возле открытого окна в зону и читал книгу о китайской армии, иногда зачитывая нам интересные места. Пришла моя очередь заступать на пост, кажется вторая смена (с двух до четырех ночи). Бдительно несу службу, зная, что вот-вот прийдет проверяющий, и около трех часов ночи на третьем посту я увидел свет фонарика и услышал окрик часового: "Стой, кто идет!" И дальше все по уставу: "Разводящий ко мне, осветить лицо, продолжать движение." Слышимость была хорошая, да и находился я ближе к третьему посту, чем к пятому. Фонарик остановился на несколько минут (наверное давали вводную) и медленно поплыл в мою сторону, повернул из-за угла на мой пост. Я, как учили, дал пройти несколько шагов и подал команду: "Стой, кто идет!". Вот тут все и началось!

Словно не слыша моей команды, фонарик продолжал плыть по моему посту. Ведь так никогда не было, кто бы ни шел проверять или менять часового, эту команду выполняли неукоснительно. Какие могут быть шутки: у часового автомат, есть Устав, да и 56-й год не надо забывать! А тут что-то пошло не так. Я подал команду еще раз - никакой реакции. В одну секунду пролетела мысль: этот ретивый служака хочет проверить, как я буду действовать в такой ситуации. У меня не было сомнения, что меня могли не услышать: команду я подавал громко, да и тихо вокруг. Странно, ситуация нештатная, а мозг работал четко: если я и колебался, то одно мгновение. Ну что ж, думаю, проверяйте - я буду действовать по уставу. Кричу: "Стой! Стрелять буду!" и дублирую на венгерском. Опять никакой реакции - фонарик приближается. Тут я уже не колебался - встал за дерево и выстрелил вверх. В ночной тишине выстрел показался резким, громче, чем на стрельбище. В ушах зазвенело, я потерял чувство времени.После выстрела фонарик нырнул в кусты. Секунда прошла или 10, а может больше - не знаю.

Но вот фонарик опять появился на тропинке и я снова подал команду: "Стой, кто идет!" Слышу ответ: "Разводящий с проверяющим". Дал команду подойти и осветить лицо. Смотрю - наш разводящий, лицо перепуганное, голос дрожит, чего, говорит, стрелял? Я отвечаю: "Команды мои не выполняли". А он говорит: "Мы не слышали". Подходит проверяющий, смотрю, а это майор Сыненко (ЗНШ) - отличный мужик (поменяли проверяющего). Внешний вид у него возбужденный, но держит себя в руках. Спросил, чего стрелял. Объясняю, а он говорит: "Да мы заболтались, не слышали команды". Я понял - он так говорит, чтобы часового не волновать, молодец, четко ситуацию просчитал. Потом снимает фуражку, подставляет под мой автомат, говорит: "Доставай патрон". Я магазин отстегнул, затвор передернул - патрон упал ему в фуражку, оттуда его назад в магазин. Не волнуйся, говорит, ты действовал по уставу. Дал легкую вводную и собрался идти дальше. Я обернулся, смотрю - опять фонарик на посту. Кричу "Стой, кто идет!" - фонарик не реагирует! Сыненко стоит смотрит, потом говорит: "А ну, крикни громче". Я заорал что есть мочи - остановился. Подбегает начкар взволнованный - что случилось? - рассказываю. А он говорит: "Сижу возле открытого окна, а выстрела не слышал, позвонили часовые с третьего и пятого постов сообщили: выстрел на шестом посту".

Вот тут я и обалдел. Это что же получается: те, кто был сзади меня в 500 метрах, все слышали, а начкар со 150 метров не слышал? Мне потом в караулке ребята рассказали, что на 3 и 5 постах слышали все мои команды и даже, испугавшись, дослали патрон в патронник, а те, кто впереди не слышали.

Дальше все прошло спокойно: кончился караул, кончилась служба, прошло полжизни, а я до сих пор нет-нет да и вспомню эту историю. И не дает мне покоя вопрос: ну что же это за явление природы такое? Может подскажете?

Дорога в родную часть

Служба в армии для мужчины - событие важное, запоминающееся и начинается она с дороги. У каждого эта дорога своя, неповторимая. Я расскажу о своей.

Призывался я осенью 1977 г., сразу после окончания института. 21 сентября у меня родился сын, а 24 октября я с рюкзаком на плече ушел в военкомат. Проводов у меня не было, поэтому на службу я шёл трезвым, как стекло. В военкомате было много народу, со всей области, почти все были навеселе - прямо из-за стола. Для начала нас постригли налысо и построили во дворе военкомата - это было первое построение в череде бесконечных построений и перекличек. Мы все были серой безликой массой, незнакомые друг другу. С наружной стороны на забор залезли два патлатых придурка на подпитии и стали издеваться над нами, особенно их веселили наши прически. Мы решили не реагировать на оскорбления, но безнаказанность придала им уверенности и шпана разошлась - оскорбления становились все обиднее. Вдруг они осеклись и замолчали, кто-то стаскивал их с забора. Через пару минут они уже стояли перед нами, их привели два милиционера - пожилые сержанты. Оказывается, нас охраняли (теперь мы - государственные люди и государство о нас заботилось). Сержанты сказали: "Ребята, делайте с ними что хотите". Хулиганы сразу сникли, стали пускать сопли, в общем, вид у них был омерзительный и никто из нас не стал марать о них руки. Тогда один из сержантов взял их за шкирки и потащил к парикмахеру - стричься под ноль. При тогдашней моде это было серьезное наказание.

Вечером оказалось, что увозить нас будут только завтра, и мне удалось отпроситься на ночь домой. Моё появление дома было неожиданным, а стрижка произвела впечатление. Тёща угостила меня пивом, которое я помню до сих пор - оно было просроченным, я отравился и всю ночь, и весь следующий день мучился от болей в животе. Утром - опять военкомат, бесконечные переклички и построения и только вечером - автобусами на вокзал.

Старший команды сказал, что у него сегодня день рождения и, попросив у нас бутылку водки и закуску, уединился с проводницей, а нам разрешил пить. По кругу пошел ящик "Золотой осени". В вагоне была гитара, и пьяная компания стала орать, не попадая в ноты, какие-то песни. С нами был парень, который играл в ансамбле факультета в институте, он взял гитару и начал играть. Я сказал ему: "Брось, они не дадут тебе играть - будут подпевать". "Не будут, - сказал он, - они этих песен не знают". И всю ночь пел свои песни, а пьяная компания замолчала и все, как завороженные, слушали любовную лирику. Потом он спел все песни из белого альбома БИТЛЗ. До Новомосковска так никто и не заснул.

Там нас посадили в машины и повезли в городок (три танковых полка разных калибров). При посадке в машины водители пошныряли по карманам, у кого успели. В городке нас согнали в кучу возле клуба, где мы и простояли всю ночь. Вокруг нас постоянно шастали местные бойцы, которые пытались пограбить, так как у многих были с собой деньги. Тут появился толстый лысый майор и ударил сапогом одного из грабителей со словами "Я – Борман!" Хищники отбежали, но уходить не собирались. Тогда Борман притащил за рукав часового, охранявшего соседний склад, поставил его возле нас и приказал стрелять в любого, кто к нам приблизится. Утром нас завели в клуб и переодели в форму всех, кроме одного парня, у которого был богатырский размер (ему потом сшили по размерам из двух одну).

В столовой кормили отвратительно: щи - почерневшая картошка и капуста с песком. Держались за счет домашних пайков, но они скоро кончились.

Сложилось впечатление, что в этом гарнизоне служат одни подонки - на каждом шагу нас пытались пограбить, отнять хоть что-нибудь. Все стали срочно избавляться от денег - отправлять письмами домой. Через пару дней мы нашли возле туалета гору открытых конвертов, тех самых. На почте их выпотрошили и пытались сжечь. Туалет был на улице - малоприятное ощущение, особенно осенью и в темное время, а когда ты принимал позу наседки, к тебе подходили с трех сторон местные бойцы и ты уже не в состоянии оказать сопротивление. Воровство было на каждом шагу, по этой причине нам не дали ремни и пуговицы, а получили мы их прямо перед вылетом. Жили мы в Новомосковске неделю и за это время успели возненавидеть армию, особенно - танковые войска.

Нас использовали на разных работах и вот однажды повезли в колхоз убирать коноплю. После работы нас покормили в колхозной столовой. Еда была домашняя - наваристый борщ, каша с большим куском мяса и сладкий чай. Женщина, которая нас кормила, смотрела на нас с ужасом, наверно, представляя своего сына на нашем месте. Первый раз за неделю мы нормально поели. Сразу после колхоза нам выдали пуговицы и ремни, посадили в машины и повезли в аэропорт. На запасной полосе нас построили, всего было человек 500. Вдруг в наш строй затесался какой-то отморозок и начал внаглую шарить по карманам у тех, кто был с ним рядом. Один парень стал сопротивляться и сразу получил кулаком в лицо. Все были разобщены, но одного крика "Бей его!" хватило, чтобы мы вдруг стали боевым подразделением. Наглеца окружили и стали бить молча и жестоко, вымещая на нем обиду за те унижения и издевательства, которые испытали за неделю в этой трижды неоднократной части. Это был урок для нас: держаться надо вместе и на удар отвечать ударом.

Потом был самолет, полет, высадка в неизвестном месте, какие-то бараки, тьма народу, флюорография в темноте и сержант медик тоже не упустил возможность полазить по карманам. Нас расселили в бараках, а ночью привезли еще партию рекрутов и они повалились спать прямо на нас сверху. Утром самые смелые сбегали на разведку и узнали, что есть магазин за форинты, мы сходили посмотреть на диковинную жевательную резинку, но покупать было не за что. Один парень продал часы за 30 форинтов, ему сказали, что хорошие деньги, а когда зашел в магазин, то все понял…

Венгрия встретила нас дождями, и мы сидели в бараке безвылазно. Хотелось есть, но кормить никто не собирался. Вечером нашу команду построили на улице, и какой-то офицер в плащ-палатке стал выбирать людей с высшим образованием. Погон его мы не видели, но танковые петлицы разглядели и дали дёру от такого "счастья". Офицер снова приказал построить команду так, чтобы в первой шеренге были выпускники ВУЗов. Он спокойно спросил нас, почему мы убегали от него. Мы рассказали про свое житьё-бытьё в танковой дивизии и сказали, что танкистами служить не хотим. Лицо офицера располагало к доверию, а его спокойное добродушие как-то притягивало к себе. Он сказал: "Не бойтесь, ребята, часть у нас техническая, кормить будут хорошо, дедовщины у нас нет, нам нужны специалисты". Это было первое знакомство с замполитом Сергиенко. После этого нас перевели в отдельный барак, какой-то прапорщик принес ящик тушенки и хлеб - это вам, ешьте. Потом он пересчитал банки и сказал, что одна лишняя и забрал ее. Мы наелись досыта, было приятно - о нас заботятся. Утром нас повели к железной дороге, посадили в вагоны и тут мы впервые увидели местное население. На соседних путях стоял поезд и в вагоне напротив сидели три девчонки нашего возраста. Они смотрели на нас, что-то говорили, а потом опустили стекло и протянули нам большое красное яблоко. Вагоны стояли близко и мы с благодарностью приняли презент. Поезд тронулся, мы помахали друг другу руками, яблоко потом разделили по-братски. Сейчас уже не помню, сколько ехали, но приехали в Будапешт, там надо было переезжать с одного вокзала на другой (Дели и Келети). Помню, как ехали в метро, причем, пропустили нас бесплатно, потом шли по городу. Мне было страшно стыдно за свой внешний вид - я был обут в старые, страшные, залитые зеленой краской, рваные кирзачи 47 размера, так как на складе моего 45 не нашлось и мне дали б.у. А довершали портрет "оккупанта" новые юфтевые сапоги 40 размера, притороченные вместо скатки к вещмешку.

Поездом доехали до Веспрема города. Там нас ожидал автобус. К этому времени мы уже были как сонные мухи - сказалась усталость и психологические нагрузки. Не помню, как дотащились до части. Было темно, когда мы шли по городку, поразила тишина и пустота, ни одной живой души (все были в клубе). Нас отвели на третий этаж в левый коридор, мы оставили пожитки и сразу в баню, а потом в столовую. Ужин показался нам сказочным ("покупатель" не соврал!) Потом опять построение, шмон, потом пришел прапорщик Борисенко (подшофе) и сказал очень важную вещь - перед отбоем каждый день мойте ноги с мылом, чтобы не было грибка, только холодной водой (а ведь горячей-то и не было), потом, наконец, отбой. Утром мы проснулись и увидели, что погода нелетная - холодно, ветер и дождь, по наивности подумали - классно, физподготовки не будет. Но тут пришел начальник карантина к-н Савицкий и объяснил, что в армии нет плохой погоды, есть только разные формы одежды. И мы пошли. Родная часть распахнула нам свои объятия, служба НАЧАЛАСЬ!

Вот он я, привет, войска!!!

Доля Владимир Милентьевич

Произнося вслух это имя, я слышу звон булатной стали. Мне кажется, что имя определяло его характер, его жизненные принципы, его способность подчинить своей воле военный коллектив, заставить машину военной службы работать надежно и безотказно, согласно всем уставам и правилам.

С виду он был грубоватым и его вспышки гнева заставляли содрогнуться и солдат и офицеров. Порядка он требовал от всех, не взирая на звания и должности. Сейчас понимаешь, что все разгоны, которые он устраивал, были просто наведением порядка в ЕГО части.

Помню как-то подняли нас по тревоге, отработали мы в зоне до обеда и был объявлен перерыв. Офицеры пошли в столовую, а нас - солдат водили группами по-очереди. Я стоял на позиции сразу при входе в зону. Подошел Доля. Во время тревоги команда "смирно" не подается, я позвал старшего по званию. Доля скомандовал "Гроза" (помните команду?) и приказал мне оповестить офицеров. Я побежал в столовую и передал приказ командира. "Ладно-ладно, уже идем" - был ответ, и шумной толпой, не спеша, они побрели в зону. (Эх, знали бы они, что их ждет - побежали бы рысью). Доля, увидев веселую компанию, пришел в ярость, он что-то кричал им, мне запомнилось только про корыто, от которого кто-то не может оторваться. "Разбор полетов" был коротким, молниеносным и запоминающимся.

Я, кстати, тоже хорошо запомнил свое первое "близкое" знакомство с Долей. Это было еще в карантине. Объявили очередное построение на бетонке и я ошалело летел вниз с третьего этажа, на ходу застегивая пуговицы гимнастерки и надевая ремень. Возле окна дежурного по части меня остановил окрик "Стой!" На меня смотрел командир с багровым лицом, искры из глаз, казалось, сейчас разорвет. "Немедленно вернуться, заправиться, а потом спуститься вниз!" Я вернулся наверх, заправился и бегом вниз. Все это время Доля стоял и ждал. Я прошел мимо и отдал честь, в ответ командир принял стойку "смирно" и отдал честь мне, "двухнедельному солдату" так, как будто перед ним был генерал. В этом все его существо - так положено по уставу и потому он делал именно так.

Год спустя, я стоял "на тумбочке" на втором этаже. На третьем этаже было назначено совещание, все собрались и ждали командира, Доля из штаба бежал по ступенькам наверх, он был без головного убора. Я подал команду "смирно", Доля крикнул "вольно" и отдал честь поворотом головы, вытянув руки по швам. Сделал это четко, как на строевом смотре, я был поражен - ну служака! По-другому он сам не мог и другим не давал.

Квартира командира выходила окнами на плац и с балкона была видна дорога от КПП, по которой мы каждое утро бегали по два раза до поворота, где был закопан флажок. В теплое время Владимир Милентьевич, сидя на табуретке с биноклем в руках, наблюдал за пробежкой. Все должны были добежать до флажка и обратно к КПП, но некоторые "состарившиеся" бойцы не считали нужным добегать до флажка и метров за 20 (а то и раньше) притормаживали и присоединялись к своим на обратном пути, думая, что их никто не видит. Но Доля не зря сидел на балконе! Уже на разводе он делал разнос, приводя при этом точное количество недобежавших, с указанием подразделений. Шло как-то первое подразделение (уже не помню куда) и тут навстречу - командир. Не успел сержант Ровник скомандовать, как Доля первым крикнул "СТОЙ" и стал внимательно смотреть в центр строя. "Рядовой Середов, застегните крючок" (увидел же на ходу). Середов одним неуловимым движением застегнулся, а Доля говорит: "Середов, это первое предупреждение. Будет еще второе, третьего не будет, вы поняли?" Еще бы не понять!

Как-то случилась черная полоса в карауле - подряд несколько случаев сна на посту. Спящих, конечно, свозили на "экскурсию" в 130 полк в Веспрем. И как раз в это время привезли в часть новый фильм - "В зоне особого внимания". В клуб согнали всех, кроме караула и наряда. Фильм произвел впечатление - впервые мы увидели, что может десант. После фильма на сцену вышел Доля, осмотрел нас внимательно и сказал: "Ну что, видели, что могут сделать пять диверсантов? А вы спите на посту!!! "Устал, спать захотелось"! Да мы в кавалерии за день так навкалываемся, а потом еще коней помыть и накормить и ничего, не уставали". В общем, прочистил он нам мозги, а потом распорядился оставить фильм еще на сутки в части, чтобы караул посмотрел.

Вот таким он мне запомнился, наш командир, а кое-что из того, что он вбил в наши головы, мне и до сих пор помогает в жизни.

Но запомнился Доля не только своей строгостью, требовательностью, но и заботой о нас, солдатах - и кормили нас хорошо, и бытовые условия были нормальные, а уютный наш городок до сих пор вспоминаю с удовольствием.

Как-то зашел командир в столовую во время обеда, походил между столами посмотрел, а потом, обращаясь ко всем, сказал: "А что, ребята, если мы поставим на столы соленые помидоры и огурцы, каша веселей пойдет?" Сказано-сделано, со следующего дня появились на столах соления. А когда он заменил артельные столы на столики на четверых с английской посудой, столовая стала больше похожа на кафе.

Да много еще чего хорошего можно сказать про нашего командира, но это - солдатские воспоминания, может офицеры продолжат эту тему?

Тревожная "тревога"

Если вспомнить, из чего состояла служба, то первое, что приходит в голову, это караулы, наряды и "тревоги". "Тревог" было много, к ним привыкли. Как не привыкнуть, если каждый четверг за пять минут до общего подъема для подразделений объявлялась "тревога" и мы, как роботы, выполняли каждый свою работу. Все было отточено до автоматизма: посыльные - бегом оповещать офицеров, все остальные - в парк к своим машинам. Каждое движение, повторенное многократно, выполнялось, как говорится, "на автопилоте". В начале каждого периода обучения было еще по три "тревоги" (отработка БГ) - днем, ночью и внезапно. Одна из таких внезапных была объявлена во время обеда и никто не хотел бросать недоеденную "пайку", но тут пришел полковник Доля и пожурил всех "незлым тихим словом" и все, конечно, сразу бросились по местам.

Была ещё одна неожиданная "тревога" из "Кортика". Я в это время лежал в медсанчасти и наблюдал ее со стороны. Вот это зрелище(когда со стороны)! Мы собрались было по своим подрам разбегаться, но сержант медик нас остановил - мол, мы должны оставаться здесь. Мы приникли к окнам и стали наблюдать шоу: со стороны ДОСов рысью бежал командир с тревожным чемоданчиком, через пару минут на дорожке стали быстро строиться и, построившись, разбегаться по своим местам подразделения части. Мы ржали, когда кто-то ронял оружие или амуницию, а сержанты орали на них. Потом потащили ящик с боеприпасами на колесиках, которые издавали страшный шум. В общем, со стороны весело.

Но была одна "тревога", которая прямо таки врезалась в память... Подняли нас в два часа ночи, самый сон, состояние как в поговорке: поднять подняли, а разбудить не разбудили. Мы были как сонные мухи, но ноги сами понесли куда надо. Я в то время был посыльным и поэтому побежал по своим адресам оповещать офицеров. После этого возвратился в казарму, где меня ждали, оставленные в условленном месте, вещмешок и шинель, и догнал всех в парке. Там я должен был охранять позицию, пока водители прогревали моторы и проверяли машины. Забегаю в парк и вижу - никто ничего не делает, машины стоят по линейке, все стоят в строю и командиры что-то зачитывают. Мне приказали тоже стать в строй и я, как и вся полусонная братия, стал слушать приказ. То, что я услышал, заставило быстро проснуться и разогнало кровь по жилам так, что в голове зазвенело, в висках почувствовал пульс и мысли стали роиться в моей голове как-то суматошно сменяя одна другую. Слова Моисеева запомнил почти буквально: "Войска НАТО, нарушив договор о Европейской безопасности, вошли на территорию Австрии". Вот блин!!! Дослужили спокойно! "Южная группа войск преобразовывается в Альпийский фронт". Какой фронт?! войны-то нет! Ах вот, оказывается, как они нас называют, вот для чего нас тут держат!.. "Нашей части поставлена задача: выдвинуться в указанный район и нанести удар по объектам на территории Австрии". Во попали! А австрияки-то тут причем, их даже и не спрашивают! Тишина наступила жуткая, все были в шоке, не знали, что и думать. Был не то чтобы страх, а боязнь неизвестного. Моисеев, выдержав длинную паузу, сказал: "Вот такая поступила вводная". Шок сменился чувством, которое трудно описать: с одной стороны все облегченно вздохнули (слава Богу, вводная!), а с другой - идите вы со своими шуточками, нельзя же так издеваться над полусонными! Дальше все пошло по расписанию, вот только слова приказа неотвязно будоражили мысли. Как, оказывается, это легко: по сигналу из Москвы можно быстренько организовать войну, сделать из чужой страны поле боя и кто там будет думать о потерях своих и чужих.

Вот так-то, Альпийские стрелки.

Госпиталь в Секешфехерваре

Влажный климат той местности, где находилась наша часть, скорее всего из-за близости Балатона, сказался на мне: в начале осени 1978 года проявилась старая болячка - гайморит. Неприятная это штука - головные боли и постоянно забитый нос. Доктор Костомаров направил меня на лечение в госпиталь в Секешфехервар.

Для нас, живущих в лесу, любой выезд в город - праздник, хоть немного заграницу посмотришь. Тем более, что город древний, с многовековой историей. Из окна машины видел раскопки: под толстым слоем земли развалины старинного города из белого камня, если не ошибаюсь, это Альба Регия - город времён римской империи. Госпиталь представлял собой старинное здание с толстыми стенами. При входе - в стене вертикальная воронка от снаряда (пробить стену он не смог).

В вестибюле было столько старших офицеров, что у меня рука заболела отдавать честь. Но тут ко мне подошел какой-то подполковник и шепотом сказал, что в госпитале честь не отдаётся. Пройдя все положенные при поступлении процедуры, я был направлен на чердак, где все вновь прибывшие меняли форму на больничную одежду. Чердак был громадным. Среди мешков и тюков с одеждой и простынями копошились с десяток вольнонаемных женщин. Одна из них спросила: "Ты откуда, солдат?" Я сказал, что из Ворошиловграда и оказалось, что мы земляки. За границей всегда приятно встретить земляка. Мы познакомились, немного поговорили, при этом землячка выбрала мне одежду - штаны и курточку синего цвета и большой белый воротник. Как оказалось, это офицерская форма, солдатская - коричневого цвета. Ну, а дальше по накатанному пути: синие штаны - значит офицерская палата и офицерская столовая. Помните фильм Кин Дза Дза? "Общество, в котором нет различия по цвету штанов, обречено на провал". В общем, попал я случайно в офицерскую палату, где было человек шесть (а в солдатской - около сорока), там было тихо и уютно. Три недели прошли как в доме отдыха. Между процедурами - книги, там была хорошая библиотека. В госпитале был уютный дворик, под старыми деревьями фонтан с золотыми рыбками – в общем, идиллия. Правда, идиллия скоро кончилась! Какой-то придурок водитель из обслуги госпиталя мыл бензобак и содержимое вылил в фонтан - рыбки сдохли.

Телевизора в госпитале не было и мы коротали время за игрой под названием "мандавошка", а вечером были задушевные разговоры. Каждый рассказывал интересные случаи из своей жизни. Три рассказа, особенно запомнившиеся, я вам и поведаю.

Один из соседей по палате сказал, что он - командир роты охраны воинских эшелонов и своих бойцов вместе никогда не видел, все время кто-то в командировке, а служба у его бойцов такая - катаются по всей Европе и СССР в теплушке в составе эшелона и на остановках несут караульную службу. Помногу раз бывают в своих городах, часто пересекают границу (каждый раз получая декларацию для обмена валюты). В свободное от командировок время - отдых, боевая учеба, а в летнее время - огород. И вот как-то решили они завести козу - молока захотелось. Козу решили покупать на нашей стороне границы, чтобы не тратить форинты. Сказано-сделано, купили в селе козу и спрятали в теплушке. Беда была в том, что каждый второй в этом селе был стукачом. Пограничники знали, что надо искать в теплушке, но, перерыв ее, козы не нашли. Офицер-пограничник сказал, что знает про козу, и предложил выдать животное добровольно. Бойцы отморозились - ничего не знаем и точка! Теплушку еще раз прошмонали - нет козы. Истекало время, отведенное на осмотр и пограничник изменил тон. Он сказал: "Ребята, выдайте тайник, я даю слово, что козу пропущу, я должен знать, все схованки в вагоне, иначе враги могут провезти все, что угодно. Караул согласился и тайник показали. На стене теплушки у всех на виду висел караульный тулуп. В один рукав тулупа всунули передние ноги козы, а в другой - задние и животное мирно спало. Никто не догадался проверить висящий на гвозде тулуп. Изобретателен русский солдат!

Второй случай рассказал офицер-ракетчик. Дело было в Ленинградской области. Подразделение готовило пусковую позицию, работали бульдозеры, на каждом, кроме водителя - старший машины. Причина такая: после войны в земле осталось много боеприпасов и они частенько взрывались, поэтому в кабину посадили офицеров, чтобы солдаты не боялись. Командир сидел в вагончике с сержантом-медиком: когда случался подрыв, сержант выскакивал на улицу посмотреть - нет ли пострадавших? После очередного подрыва сержант вернулся в вагончик в шоковом состоянии, не в силах вымолвить ни слова. Командир выскочил на улицу и увидел страшную картину: на земле без признаков жизни лежали четыре пацана дошкольного возраста. Скорее всего, они взорвали гранату. Вызвали скорую помощь. Пока медики приехали мальчишки начали шевелиться и потихоньку приходить в себя. Самый старший, увидав офицера, встал и, приложив руку к головному убору, "доложил": "Товарищ командир, один убитый, трое раненых" и рухнул, потеряв сознание. Представьте себе состояние взрослых, а тут такое - и смех, и горе. Врач "скорой", осмотрев мальчишек, не нашел ни одной царапины, они были просто контужены. Вот так счастливо все и закончилось.

Самую короткую историю рассказал другой офицер. Был он дежурным по части и пошел ночью проверять караул, по дороге его схватил приступ аппендицита. Он упал и долго лежал, пока его не хватились. Интересной была концовка его рассказа: "Вот, наверное, караул радовался?"

Лежал со мной в палате солдат с поломанными конечностями. ГАЗ-66 перевернулся на повороте, а он с товарищами был в кузове. Все пострадали. Старший машины стал останавливать всех подряд и просить развезти по больницам солдат. Потом по всей Венгрии собирали. Этому парню повезло, что его привезли в мадьярскую больницу, и там был врач, который на ощупь собрал его косточки. Вечерами пару раз мы выходили погулять по улицам города, благо синие пижамы ночью походили на костюмы. Денег с собой не было, поэтому воспользоваться благами цивилизации не удалось. Не было и сигарет - курение в госпитале запрещено. Самые заядлые курильщики просили сигареты у мадьяр, повиснув на заборе, но их постоянно гоняли врачи, мол, не позорьте всех нас.

Прямо напротив входа в госпиталь, за забором росло дерево с огромными яблоками. Мы, конечно, совершили вылазку и набрали этих яблок много, но поесть их не пришлось. Нас ждало горькое (в прямом смысле) разочарование - это была айва. Варенье из нее хорошее, а есть невозможно.

Сидя на лавочке во дворе, наблюдал картину под названием "развод на работы" обслуги госпиталя. Это зрелище до сих пор перед глазами. В одну шеренгу стояли с десяток бойцов, одетых во что попало (от спортивного костюма в сапоги до парадки топлесс). Уныло, глядя в разные стороны, слушали своего командира, а вернее не слушали, а ждали, когда он закончит на них орать, всем своим видом показывая, что им на все наплевать. Да, подумал я тогда, бывает и такая служба.

Ещё запомнился мне один тип - "старшина" солдатской палаты по прозвищу Арарат, который "лечился" уже год. Попав в госпиталь, он уже не собирался его покидать и, как поговаривали солдаты, покупал себе "больничный". Он наладил товарооборот с родным домом, и венгерские шмотки потекли рекой в Армению, а оттуда - деньги, а с деньгами везде хорошо. Будучи старшиной палаты, он покрикивал на больных, а в нашу палату заходить боялся и только один раз в щелку сказал: "Чей фамилия пилицилин зайдите в манипуляционную."

Однажды вечером привезли часового прямо с поста, с автоматом - аппендицит. Как специально, в госпитале отчетно-выборное профсоюзное собрание, а потом банкет. Майор-хирург пришел осмотреть солдата под сильным шофе и сказал коротко - на стол. Тот, увидев врача в таком виде, взмолился, мол не надо товарищ майор, вы же пьяный. Ответ был лаконичным: "Я не майор, я - хирург". Операция прошла успешно.

Дважды меня в госпитале навещали. Один раз командир части Доля (наверное, кого-то по пути завез в госпиталь, ну и меня заодно проведал). А второй раз (это был сюрприз) мой товарищ, с которым были вместе от Ворошиловграда до Мёзикевешта, а там потерялись. Как нашел?!

...Время в госпитале пролетело быстро, пора и домой. Переодевшись в форму, пришел попрощаться с соседями по палате. Все удивились - так ты солдат?!

Еще одна страничка военных приключений была перевернута. И вот опять - лес, горы и родная часть с ее дисциплиной и порядком, опять монотонные будни военной службы.

Но судьба приготовила очередной сюрприз. Я и не знал, что в части мне осталось служить недолго. Но это - уже другой рассказ…

Курсы офицеров (малая Демоба)

Служба катилась, как по рельсам. Последние полгода - это самое легкое, но, как ни странно, и самое трудное время в жизни солдата. Уже ушли последние "деды", уже некому "указать", ты - самый старший, самый главный в казарме. Уже постигнуты все премудрости службы и нам, окрепшим физически, уже не страшны ни кроссы, ни марш-броски, ни плохая погода. В карауле - все ясно и понятно, не испугаешь ночными сменами и "пятыми" постами - морально мы тоже окрепли. Вот только тоска по дому становилась все сильнее. Все чаще стали приходить мысли - скорее бы снять эту "чертову кожу" (форму), походить бы без ремня, да без сапог. Скорее бы взять на руки сына, да обнять жену. Вот уже встреча нового, Демобного 1979 года. Приобретен альбом и потихоньку наклеиваются фотографии (бывало и под бутылочку винца, привезенного с выезда), в канцелярии первой подры после отбоя. И вдруг, как гром среди ясного неба, -приказ из Будапешта: всех выпускников ВУЗов направить на курсы офицеров запаса в Кечкемет. И это за три месяца до Демобы!.. Все перемены в солдатской жизни - к худшему. На новом месте - все по новому, ко всему надо привыкать, а тут - все налажено, все знакомо.

На сборы дали три дня, а нищему собраться - только подпоясаться. В наряды нас не ставили, и мы стали откровенно сачковать. Старшине Кубарскому это не понравилось - он был еще тот служака, и он пытался меня как-то припахать, на что я ему прозрачно намекнул, что через три месяца вернусь в часть лейтенантом. Но он таких смелых навидался за службу и заставил меня на прощание почистить свой автомат.

Накануне отъезда нам устроили прощальную баню, выдали сухой паек, и новый замполит (Сергиенко уже уволился) разрешил нам посмотреть фильм на офицерском сеансе. Как сейчас помню, это был фильм "В шесть часов вечера после войны". Потом мы пошли в казарму, где нас ждало очень важное дело-выкуривание! И хотя это еще не был конец службы, но традицию прощания с товарищами, с частью мы нарушать не стали, да и очень хотелось испытать чувства, которые испытывали все поколения служивших в нашей части. Мы пошли по кубрикам с хорошими сигаретами, припасенными заранее. И праздник начался! Тебе все рады, прощаются с тобой, желают чего-то хорошего, все курят в постелях, включая молодых (такая борзость разрешалась только два раза в год) - всеобщая эйфория, которую сотворил ты. Непередаваемое чувство радости и немного грусти.

Потом был последний отбой, а утром - сразу на автобус, который уже ждал за проходной. Мы с чемоданами и вещмешками подошли к автобусу. Часть как раз возвращалась с пробежки. И тут я вдруг понял, что это конец, что больше никогда здесь не буду, никогда не увижу казарму, где прошла часть моей жизни (не самая плохая), никогда не увижу своих друзей, с которыми переносил тяготы и лишения воинской службы. Возле нас стройные ряды части смешались, ребята окружили нас, стали обнимать, прощаться, зная, что не увидимся уже никогда. Комок подкатил к горлу и слезы в глаза, я стал прятать лицо, чтобы никто не увидел. Не ожидал, что таким трогательным будет расставание.

Сели в автобус и поехали в Веспрем. Ехал в расстроенных чувствах, поэтому дорога не запомнилась. Старшим с нами был какой-то молодой прапорщик. Когда сели в поезд, оказалось, что он успел в буфете купить бутылку бренди и мы, расположившись тесной компанией, на чемодане распили ее. Захотелось покурить, увидели табличку «Вагон для курящих» - значит можно. Достали свои «Гуцульские» и тут оказалось, что спичек ни у кого нет. Рядом с нами возле окна сидел пожилой мадьяр, ну я у него и попросил "спички". Мадьяр заулыбался и я вспомнил, что спички - это "дюфа", а то, что попросил я - это женский половой орган. Я исправился, и спички мы получили.

В Кечкемете мы автобусом доехали до военного городка, который находился на окраине города. Там располагался штаб дивизии с полком охраны, а через дорогу был еще один городок - артполк. Городок был большой - не сравнить с нашим. С этого момента мы постоянно сравнивали нашу новую жизнь с той, что осталась в родной части. В середине городка был громадный плац, за ним ГУБА и солдатское кафе. Вокруг плаца – зеркала, чтобы солдат мог увидеть себя и поправить форму. Показуха там была еще та. Мы увидели шапки, покрашенные чернилами (дурдом). Здания были довоенные, старинные. Отопления в них не было (ах родная 16205!), на громадное спальное помещение - маленький камин на брикетах. Правда, и климат на равнине помягче, но февраль был снежным и холодным.

Армейский бардак проявился с первых шагов на новом месте. Начальник сборов – капитан (начальник штаба химбата, на базе которого и должны проходить сборы), увидев нас, удивленно спросил: "Какие еще курсы офицеров? Я ни хрена не знаю". В голове промелькнула мысль: никто нас тут не ждал, кормить не будут! Вот тебе и здрасьте! Потом капитан вспомнил, что был какой-то приказ про курсы и провел с нами разъяснительную беседу. Дескать, ребята, нам сейчас не до вас, у нас тут штабные учения на носу, поэтому давайте договоримся - вы тихо дослуживаете три месяца, без залетов и скандалов, никто вас кантовать не будет, а мы вам проведем какие-нибудь занятия, присвоим лейтенантов и летите домой. Нас это полностью устроило.

Привели нас в казарму - громадное помещение с колоннами, рассчитанное на роту, а нас всего-то человек 50 набралось. Помещение было пустое, где-то в углу лежали разобранные кровати. Мы расселись на подоконниках и чемоданах. Открылась дверь и вошел подполковник громадного роста, туго затянутый портупеей. Морда - хоть цуценят бей. Никто и не подумал вставать. Он спросил, кто мы такие, ему ответили: курсы офицеров запаса. Осмотрев помещение, он сказал: "А что у вас тут все вперемешку - кровь, говно, песок и сахар?" Не получив ответа, он ушел и мы его больше не видели, но выражение его запомнилось, и я его до сих пор с удовольствием употребляю, где надо. Пришел прапорщик молодой - вчерашний солдат из дремучей деревни и сказал, что он - старшина курсов, и мы должны ему подчиняться, но в ответ услышал такую тираду, что сразу убежал. В дальнейшем он общался с нами через послов - молодых бойцов, которых мы отправляли обратно со словами: "Передай своему старшине!.."

Быт наш наладился! - кровати были собраны, появились матрасы, подушки, одеяла и постельное белье. Мы стали знакомиться друг с другом и обживаться на новом месте.

Собрали нас со всей группы войск, кого смогли найти, так как многие были на таких козырных местах, что уходить неизвестно куда не хотели. Почти все были сержантами и старшинами, образование было разное: технари, как я, учителя разных дисциплин, спортсмены (даже прыгун с трамплина на лыжах был), медики, ветеринары и даже литературный критик. Так что было нам весело. Самое главное, что был среди нас один местный, служивший в этом же полку – юрист по образованию Лева Доброневский, здоровенный еврей, больше похожий на Казбича: громадный череп с залысинами и могучий волосатый торс. Он очень помог нам в первые дни (это в родной части о солдатах заботились, а здесь ты на фиг никому не нужен). Столовая местная, что цех заводской - громадная, мисок на всех не хватает, да и ложек тоже. Мы наблюдали дикую картину: каждый день на артельном столе пять мисок - только для дедов, они едят, а остальные смотрят. Когда деды поели, выходят на улицу и, пока они идут, молодые хватают их миски, насыпают в них вперемешку щи и кашу, и на ходу едят, пока идут к выходу. Успели, не успели поесть - на последнем столе оставляют миски и первыми становятся в строй. Как тут было опять не вспомнить родную часть! Лева "построил" кухонный наряд и у нас всего было в достатке. В первый день белого хлеба не было вообще, Лева "пообщался" с хлеборезом прямо через окно и хлеб появился. В общем, Лева знал в этой части все ходы и выходы, и это нам здорово помогало.

Назначили нам замполита курсов – долговязого лейтенанта Крандо. Как он сам сказал, Крандо - генеральская фамилия, происходит из французского рода. И все в его роду - генералы, а отец - генерал Генштаба, поэтому он и попал после училища не в Сибирь, а в Венгрию. И квартира у него была отдельная, а майоры ютились в коммуналках. И жене его работа нашлась в клубе. Мы с ним сразу подружились (мы ведь одногодки). Малым он был добродушным, интересы у нас были одинаковые и музыку любили одну и ту же. Несколько раз ходили к нему домой, когда жена была на работе, слушать музыку. Благодаря нему, мы несколько раз выходили в город за покупками, да и просто так - поглазеть на Европу. Иногда он подходил с видом заговорщика и шептал: новые диски появились в городе. И мы срывались с ним послушать музыку в магазине - там были кабинки с наушниками.

В выходной день мы всей компанией пошли на базар. Там было много киосков, а ассортимент у всех был одинаковым - пакеты с АББА и Боней М, кошельки с моргалками, сигаретницы - ослы с ящиками на спине. Надо было стукнуть осла по уху, тогда поднимался хвост и из-под него вылезала сигарета. Открытки, брелки и у всех одинаковые игрушки - тирольские мальчики в шортах. Мальчики разных размеров стояли рядами на всех полках. Я спросил продавца, что это такое. Тот взял одного мальчика, поставил его мне руку и, взявшись двумя пальцами за шорты, опустил их вниз. Под шортами оказался писюн, из которого, к неописуемой радости моих товарищей, в меня брызнула струя воды. Тут можно было купить и джинсы «Джордан», которые мадьяры привозили из Австрии в замоченном виде в баках (как б/у). Кстати, в Австрию они возили продукты, которые там были дороже.

Основным занятием на курсах было чтение книг (пока было холодно). Наш литературный критик завел дружбу в библиотеке, где ему давали редкие книги, которые он глотал пачками, благодаря скорочтению. Ну и нам перепадало кое-что. Мне как-то досталась книга "В августе 44-го" на ночь. И я её за ночь прочитал, поддерживая заодно огнь в камине.

Был у нас историк - фанат своей профессии. Он мог часами рассказывать историю скифов, причем в лицах с именами царей и вождей. Частенько после обеда мы устраивали сон-тренаж и, лежа в постелях, просили нашего историка рассказать что-нибудь интересное. Он с удовольствием принимал предложение и с видом лектора расхаживал между кроватями, перенося нас в глубину веков, а мы в полудреме слушали его рассказы.

Один из курсантов - спортсмен, приехал из Будапешта. Служба у него была – позавидуешь: лаборант бассейна на территории штаба ЮГВ. И служба халявная, и сам разгильдяй, поэтому облазил весь Будапешт, ночевал исключительно у вольнонаемных женщин, - в общем, не служба, а малина. Как-то он рассказал, что знает магазин, в котором продаются лейблы всех фирм и один из наших - фарцовщик из Саратова - решился смотаться в Будапешт в самоход. Собирались они не долго. На следующий день, переодевшись в гражданку, поехали в столицу - благо, что нас никто не контролировал и их отсутствия никто не заметил.

Вернулись они на следующий день (вот такие у нас были самоходы) и уже на самом пороге казармы нарвались на дежурного. Спортсмен был пошустрее - рванул в наш кубрик, разделся и в кровать – мол, ничего не знаю, а фарцовщика отправили на губу. При нем была большая сумка со шмотками и он не нашелся что сбрехать. Наш юрист разработал план как нужно отбрехаться, мол, надо сказать, что за территорию он не выходил, а просто одел гражданскую одежду, чтобы показать своему другу. Написали записку с планом действий и передали через часового нашему арестанту. На утро подключили начальника курсов и он освободил нашего друга, который сразу слег с ознобом. Оказывается, он всю ночь проползал по коридору губы, на который предварительно были вылиты несколько ведер воды. Он показал пуговицы на манжетах - они были не желтого, а серебряного цвета. Такой вид издевательства придумал начальник губы - сержант сверхсрочник с разрешения начальника гарнизона (чтобы губу боялись). Позже я увидел, как этот сверхсрочник ходил в вечернюю школу (он был полуграмотным, отсюда и такие иезуитские издевательства). Надо еще добавить, что губари ползали и пели Интернационал!!! Этот самоход в Будапешт и эту ночь паренек наверняка запомнил на всю жизнь.

Когда потеплело, мы начали осваивать окрестности части. Все это было от безделья - на нас никто не обращал внимания. Правда, провели несколько занятий, но, когда один офицер из службы РАВ стал нам рассказывать о новом оружии - пулеметах с кривыми стволами, которые, якобы, есть на китайской границе (чтобы стрелять из-под земли), мы такую чушь слушать не захотели и на занятия больше не ходили. Задние ворота части выходили в лесопарк и мы, построившись, выходили через них на "тактическую подготовку". А там - свобода, рядом корчма, где есть вино. Мы раздевались и загорали, попивая сухое вино и покуривая "грамотные" сигареты. Проходя мимо мадьярского дома, увидел на заборе голубей размером с курицу. Я тогда подумал: вот страна сытая, даже голуби откормленные! Много позже я узнал, что это такая порода голубей - мясная.

Среди местных встретили земляков из Ворошиловграда, и они пригласили на жареную картошку после отбоя. В нашей казарме не было дежурного по части, поэтому такие вольности были обычным делом. Пока жарилась картошка, земляки рассказали много интересного.

У них недавно один боец выпил и угнал БТР (захотелось маму повидать), только поехал он в другую сторону - в Австрию. Сбил колонну велосипедистов, причем одного известного, который готовился к олимпиаде в Москве. Его смогли остановить, только выкатив танк поперек дороги.

Потом рассказали, как один солдат убежал в самоволку в корчму, чтобы быстренько выпить, но у него не хватило денег расплатиться. Хозяин корчмы хотел вызывать полицию, но за соседним столиком сидела молодая компания, которая добавила ему денег, а потом стали угощать его. Одной из девушек солдат понравился и она пригласила его продолжить веселье у нее дома. Все поехали в двухэтажный особняк (папа с мамой жили в Австрии) и три дня отдыхали. Девица спёрла военный билет, чтобы солдат не убежал. Она предложила ему уехать в Австрию, а ее друзья сказали, что запросто вывезут его в багажнике, и что работу он там легко найдет. Но парень был "сознательный" и сказал, что если он сегодня не придет, то его посадят в тюрьму. Девушка отдала билет и сама повела его в часть. Солдата сразу на губу. Она встретилась с командиром и попросила не наказывать парня, потому что он не виноват (рассказала про военный билет), сказала, что любит его и попросила разрешить им пожениться. Командир сказал, что бойцу надо сначала дослужить. Тогда она предложила выкупить его за большие деньги. Ей было отказано. Вечером она принесла передачу: комплект белья на семь дней, еды и денег. В этот же день парня перевели в другую часть, а на следующий день в Союз. Так закончилась эта романтическая история. Этот парень, наверное, всю жизнь потом жалел, что упустил такой шанс, подаренный судьбой.

Мы случайно узнали, что в трех остановках автобуса от нас есть бассейн, и решили сходить. Достали плавки тряпичные на завязках, пролезли через дыру в заборе - и вот мы на свободе. Возле проходной была остановка автобуса, мы сели в первый попавшийся. На задней площадке с нами ехали две молодые девчонки, увидев нас, стали хихикать и показывать пальцами на погоны. Потом одна, смеясь, сказала: "Пи...дец". Чего она хотела, мы не узнали, потому что была наша остановка. В фойе был гардероб, он же и касса. На табличке было написано: 5 форинтов для взрослых, 3,5 - для детей. Мы протянули по 5 форинтов, но мужик на кассе сказал, смеясь, что мы – КИШ - маленькие и дал нам сдачу. В раздевалке мы, стесняясь своих кальсон, нашли пустой закуток и быстренько переоделись. Бассейн был большой - 50 метров, много дорожек. Нам отвели три, а на остальных тренировались ластоногие подводники с огромной ластой на две ноги. Мы наплавались, напрыгались с вышки и сели покурить на трибуне, это было можно, все курили и ели принесенные бутерброды. Тут один из нас заметил, что мадьяры ходят куда-то на улицу. Мы пошли за ними, правда они в халатах и шлепанцах, а советские солдаты босиком и в плавках, а ведь был март месяц. Во дворе был маленький каменный бассейн с теплой водой. Под водой были каменные лавки, все сидели по горло в воде и держали руки на пульсе. Мы тоже посидели немного, но это нам быстро надоело и мы решили поиграть в латки. Такую волну подняли, что люди стали расходиться. Вдруг сердце стало бешено колотиться и мы по бетонным плитам босиком побежали в помещение. Оказалось, что это был бассейн с радоновой водой, сидеть там надо было тихо, а как только пульс учащался, уходить. Но у нас тогда было столько здоровья, что мы не знали, что с ним делать. Правда, купаться мы больше не стали.

Был какой-то праздник в части, ну и как обычно - построение, а потом прохождение строевым маршем. Пройти надо было с песней. Петь мы наотрез отказались - ни разу не пели, так что не фиг и начинать. Но тут взмолился замполит курсов лейтенант Коля, попросил сделать это ради него. Мы задумались, а что петь-то, все из разных частей, общей песни нет. Тогда один из наших, маленького росточка солдат сказал, что он в своей части был полковым запевалой. Он сказал, что петь будем "Не плачь девчонка" - все знают. "Пока будем идти до трибуны, я буду петь запев, а когда поравняемся - гаркнете припев как-нибудь - там уже не до вас будет, уже другие подойдут. Только ты, чтобы рот не открывал", - обратился он к нашему "историку". Оказывается, они служили в одном полку и "запевала" знал, что у того абсолютно нет слуха, но голос сильный, и он может все испортить. Было у нас одно преимущество перед пехотой - форму одежды мы выбирали себе сами и парадочку, приготовленную к Демобе, ни на какие праздники одевать не собирались. А одели пэша и сапоги, да еще с "гвардейскими" подковками, так что наш шаг выгодно отличался от резинового хода ботинок. Ну и все-таки все - дедушки, так что ходить строевым шагом умели.

Парад начался, дошла очередь и до нас. Мы должны были пройти мимо трибуны с начальником гарнизона, который в микрофон делал замечания или хвалил марширующих. Мы шли, четко печатая шаг, старались не за страх, а за совесть, ведь это был последний парад в нашей жизни. Не постесняюсь сказать, что прошли лучше всех. В динамиках услышали "Кто это идет?" "Курсы офицеров запаса" "Молодцы!" Тут запел наш запевала - никогда такого не слышал! Голос как пароходный гудок, эхом разносился по всему гарнизону. Откуда в таком маленьком человеке такой голосище? Поравнявшись с трибуной, мы должны были грянуть припев, но тут "историк" не сдержался и взвизгнул на октаву выше и не в ту ноту, он всех нас сбил и мы прокричали что-то невпопад, но за нами уже шли другие и они прикрыли наш позор.

Бывали у нас вылазки на соседний винзавод, где в землю закопаны цистерны с недобродившим вином, и дедушка сторож за пару пачек "Гуцульских" разрешал набрать в пакеты с АББА мутной браги, сколько унесешь. А потом после отбоя был пир – пей, сколько хочешь!

Когда потеплело, мы не вылезали со спортгородка (а что еще делать?), играли в волейбол. На День Независимости Венгрии в части был спортивный праздник и по традиции устраивались соревнования с командой мадьярского КГБ. К нам подошел организатор праздника и попросил выставить команду по волейболу (у них своей не было). Сказал "Сыграйте как-нибудь, если проиграете - вас пивом угостят". Он не знал, что у нас был мастер спорта по волейболу, чемпион Европы среди юношей и проигрывать мы не собирались. Формой нас не обеспечили и мы вышли кто в чем, у меня на ногах были футбольные бутсы с металлическими шипами, а площадка была асфальтовая. А вот мадьяры были все в одинаковых спортивных костюмах, но это им не помогло, мы всей командой старались только поднять мяч над сеткой, а наш чемпион забивал колы в первую линию из любых положений. Обыграли мы их вчистую, мадьяры обиделись и пиво выпили сами.

Три месяца пролетели незаметно, весна была в разгаре - теплынь. Мы успели подзагореть. Служить осталось считанные дни. В конце "курсов" нам решили устроить экзамены для присвоения званий. Мы все как один категорически отказались в этом участвовать - ничему не учили, так что с нас спрашивать? Это издевательство. Но начальник курсов сказал, что это формальность, надо просто сделать вид, но пошли "делать вид" только четыре человека. Звания нам потом и так всем присвоили и на переподготовке после армии я уже был командиром взвода, лейтенантом, а после развертывания кадрированного полка дали еще одну звездочку.

В общем, концовка службы удалась! После строгостей и дисциплины в родной части была расслабуха, вроде переходного периода перед гражданской жизнью. Оставались несколько дней мучительного ожидания перед отправкой домой. Но это уже совсем другая история.

Демоба

Весна 1979 года, середина апреля. Тепло. В Кечкемете теплее, чем в горах Баконь, где осталась родная часть. Служба подошла к концу, можно сказать, что она уже кончилась, последние дни мы просто валяли дурака. Мысли только об одном - домой, скорее бы домой. Пришло то, о чем мечтали с первого дня службы: Демобилизация, ДМБ, Дембель по всей Советской Армии. И только в ЮГВ - Демоба! - женское имя. Демобушка любимая, Демоба ненаглядная - так ласково говорили о ней в нашей части.

Разговоры только об одном - когда повезут: сегодня, завтра или послезавтра, и шуточки соответствующие, типа, пензюков в последнюю очередь отправлять будут, а молдован пешком поведут через кукурузу, тут рядом. Чемоданы давно уложены, парадки готовы, фотки в альбомах наклеены. Состояние такое: томление души и нетерпение сердца. Одна только проблема - приказа о переходе летнюю форму еще небыло и мы ходили в кальсонах, ну не идти же домой в таком виде. Помогли земляки, один боец оторвал от сердца припасенные трусы и майку.

И вот однажды вечером объявили: с вещами на выход, получить сухой паек. Пошли в сторону КПП, вышли на улицу и, перейдя дорогу, вошли через КПП на территорию артполка. Здесь нас уже ждали, завели в клуб и устроили шмон с пристрастием. Перевернули вверх дном содержимое наших чемоданов - зрелище мерзкое в исполнении офицеров. Потом прошли в зал, где и расположились на ночлег. Дурость армейская! Могли бы ночь провести в кроватях, а не на стульях, тем более, что идти 10 минут. Ночь в клубе запомнилась. Спать, сидя на стульях с короткой спинкой, неудобно, да еще, чтобы нам было веселей, всю ночь крутили музыку. Запомнился концерт Демиса Русоса на французском языке.

Проснулись помятыми и злыми, умыться негде. Вывели на улицу, сказали, что сейчас пойдем грузиться на машины. Когда мы пошли, прибежал какой-то майор со словами "Ребята подождите,сейчас оркестр прийдет, вам хоть "Прощание славянки" сыграет. Мы поблагодарили, но ждать не стали, скорее к машинам. Угрюмой толпой, с чемоданами в руках шли по городку, вдруг открылось окно первого этажа, из него высунулся паренек в больничном халате, с аккордеоном и заиграл "Славянку". Глаза у него горели, он испытывал радость от того, что делал - от имени всей Армии провожал нас домой. Спасибо ему, настроение нам поднял!

Быстро погрузились и - на вокзал. Там сели по вагонам и на Будапешт. Всё как в начале службы, только в обратном порядке. В Будапеште опять переезд с одного вокзала на другой - с Дели на Келети (или наоборот). Но, правда, было отличие - полтора года назад я по Будапешту шел салагой, на котором форма сидела, как на корове седло, а сейчас - бравый солдат в парадочке, со значками на груди. Не стыдно перед Европой.

На вокзале нас завели в дальний закуток и построили. Мы-то думали, что сразу пойдем на посадку, но время шло, а мы, как дураки в строю. Вдруг перед нами появилась молодая парочка и стала демонстративно сосаться и трогать друг друга за все места. (Явно издевались над нами). Это было выше наших сил и мы разбрелись по залу. В карманах оставались форинты и я отпросился у начальника команды сбегать в магазин. Далеко уходить побоялся, пробежался вокруг вокзала. В витрине одного магазина увидел женскую ночную пижаму красного цвета, понравилась, решил - возьму жене и денег как раз хватало. В магазине была суета, бабы рылись в шмотках, которые были разложены по всем углам. Продавцы бегали как угорелые - это была весенняя распродажа. Схватил за руку молодую продавщицу, пробегавшую мимо, и подвёл к витрине - вот это, ткнул пальцем. Она кивнула и скрылась в подсобке. Вынесла мне сверток, а я смотрю цвет не тот -телесный. Как сказать "нет ли другого цвета" я знал (спасибо нашему переводчику Косте Сабову). Стал объяснять, показывая на витрину, а она тычет пальчиком на ценник - в два раза дешевле! Знали мадьяры, что у солдат денег мало, молодец, выручила. Деньги ещё оставались, решил купить сладостей и жвачки. Кроме конфет увидел на витрине презервативы. В смазке! С ароматами! А дома жена ждёт! В Союзе тогда были только пересыпанные тальком изделия №3. В общем отстрелялся до железки - потратил всё до последнего филлера.

На вокзал вернулся вовремя, нас как раз повели на посадку. Поезд Будапешт-Мезековешт повез нас туда, откуда и началась наша венгерская жизнь и служба в армии. Как ехали, не помню, наверное дремал - сказалась бессонная ночь в клубе.

Мезековешт помнят все, кто служил в ЮГВ, такое не забудешь! Мрачные воспоминания. Наверное, так содержали пленных неприятельской армии. Сейчас, с высоты прожитых лет, можно давать оценку: не вяжется лозунг «Служба в армии - почетная обязанность» с условиями пребывания в этом пересыльном лагере.

Когда прибыли, уже стемнело. Пошли на свет и вышли на площадку с большим столом посредине и лампочкой, свисавшей не известно откуда. Вокруг стола - бригада шмональщиков во главе с подполковником. Опять унизительная процедура. В моём чемодане рылся капитан и когда нашел презервативы, гневно спросил у меня: «А это тебе зачем?!» Пришлось объяснять, что я уже взрослый и меня жена дома ждёт. В это время над нашими головами с рёвом пролетел самолёт на низкой высоте. Обрадовались все, заулыбались, но подполковник нас успокоил - это последний сегодня. А теплилась надежда, может прямо сейчас и улетим. Перспектива ночевать в бараках не радовала. Полтора года назад мы были одеты в пэша и шинели, а сейчас - в парадках, есть разница!

Делать нечего, побрели искать ночлег. Бараки, в которых жили прибывающие, отличались от тех, которые были приготовлены для нас. Длинное здание, много дверей, а в середине большие кучи соломы, накрытые брезентом. Всё пропитано пылью. Бросили чемоданы на середину кучи и пошли на воздух покурить да поговорить о жизни.

Кто-то сказал, что можно отдать пакетик с чаем из сухого пайка и получить кружку горячего чая. Так и сделали. Поели чего-то из пайка и попили чаю. Мы уже сутки ничего не ели, а голода не испытывали. Какая там еда, скорее домой! Возле барака поставили кинопередвижку и стали крутить фильмы. Посмотрел "Синьор Робинзон», а дальше не смог, глаза стали закрываться. Очень не хотелось, но пришлось идти в барак. Плюхнулся плашмя на пыльный брезент и отрубился сразу.

Проснулся утром от разговоров и хождения солдатской братии. Умыться опять негде! На улице тысячи людей хлопают себя и друг друга - все в пыли, за ночь форма из зелёной превратилась в серую. Нашелся один предусмотрительный - прихватил одёжную щетку и за ней выстроилась очередь. Когда очередь дошла до меня, щётка имела вид лысой головы с тремя волосками, но почиститься удалось.

Утро было пасмурное, погода нелётная, настроение у всех хреновое. Спросить не у кого. Кто-то скомандовал, чтобы все с вещами собрались возле взлётной полосы. Море людей, где-то здесь и ребята из нашей части, но отойти от своей команды никто не решался, боялись пропустить самую главную команду. Начал моросить дождик - Демоба в опасности! И вдруг!!! Из тумана беззвучно вынырнул лайнер и побежал по полосе. Радости не было конца! Человеческое море ликовало! Наша команда улетала первой. Откуда ни возьмись появились бортовые машины без тентов. Мигом погрузились и машины рванули к самолету. Навстречу нам неслись машины с молодыми. Сразу вспомнилось, как мы вот так же полтора года назад неслись в неизвестность, а навстречу нам летело «Вешайтесь!». Один из нашей машины тоже крикнул, но его не поддержали. Быстро-быстро сели в самолет и он тут же пошел на взлет. Воздушный мост заработал. Какой-то боец достал из чемодана альбом и извлек из обложки пластмассовые вставки под погоны. Его подняли на смех - да кто в твоей деревне увидит и оценит это, мы для гражданских все одинаковые. Спросили у стюардессы, где будем садиться, она ответила "где примут по метеоусловиям». За окном облака, ничего не видно, где летим? Тут пилот объявил «Пролетаем границу Советского Союза!» Все закричали «Урааааааа!» Ну, вот мы и дома. Радовались, как дети. Самолёт начал снижение, стюардесса сказала, что садимся в Ворошиловграде, повезло - родной город, значит увижу сына уже сегодня.

Только сошли на землю, последний привет от родной армии - прощальный шмон. Опять перерыли чемоданы, но, правда, формально (клянчили жвачку). Тут же выдали по 10 рублей Устиновских и, наконец, отпустили на все четыре стороны.

Сел на автобус до центра и через 20 минут уже шагал по главной улице города. Было холодновато и даже пошел снег. А в Венгрии сейчас тепло (подумалось тогда). Люди останавливали, спрашивали «Что, уже отпустили?» Видно сами ждали сыновей из армии. Стал искать свой дом, ни разу в нём не был. Квартиру-то дали, благодаря полковнику Сергиенко, пока я служил. Дом нашел, а квартиру найти не могу - 20 подъездов и никаких табличек. Меня увидели из окна и позвали. Когда шел к двери, волновался (ещё на службе мучила мысль: признает ли сын, он ведь меня не видел). Не успел войти в дом, а мне сына на руки, он потрогал кокарду на фуражке, танки на петлицах и признал меня за своего. Состояние души в тот момент - эйфория, я дома в кругу семьи, новая трёхкомнатная квартира - предел мечтаний! Сели за стол, впервые за полтора года поел домашней пищи, выпили вина. В армии казалось, приду домой - съем килограмм масла, а масла и не захотелось.

Захотелось скорее снять форму, но оказалось, что надеть нечего, всё мало, возмужал в армии. На следующий день опять пришлось облачиться в парадку и идти становиться на учёт в военкомате. И вот уже после этого никогда больше свою форму не надевал.

Гражданская жизнь закружила, навалились новые проблемы и службу сразу забыл, словно выпала она из памяти. Правда, пару раз правая рука дёргалась при встрече с офицерами, но это прошло. И вот только сейчас, через 35 лет, снова нахлынули воспоминания и не оставляют меня. Так захотелось снова попасть туда, где был молодой, где отношения простые и честные, а дружба крепкая и настоящая.